Спокойных дней не будет. Книга III. Время любить - Виктория Ближевская

– Бедная моя…

– Все уже в сборе? – Она хотела поскорее уйти от неприятной темы. – Марина приехала?

– Ты же знаешь, она приезжает позже всех.

– Хочет эффектно войти в зал.

– Да уж, обычно это эффект разорвавшейся бомбы. Интересно, кого она привезет в этот раз. Ты слыхала, что с социалистом покончено?

– Дождались! Значит, Илья успокоился?

– Ну, если это называется успокоился… Во всяком случае, разговоры о финансировании коммунистического движения во Франции, кажется, уже позади. Кстати, мама с Лизой на кухне обсуждают меня, так что туда лучше не соваться, если не собираешься сплетничать и ругать меня на чем свет стоит.

– Ты не угодил им обеим? Как это тебе удалось настроить против себя двух любящих женщин?

– О, это долгая история. Как-нибудь я расскажу. А пока побегу принимать поздравительные звонки. А ты застанешь папу, как всегда, в кабинете.

– Не сомневаюсь. Где же ему еще быть!

Она постучала, но вместо ответа услышала телефонный разговор и, помедлив, все-таки решила войти. Илья сидел вполоборота к двери и интенсивно возражал невидимому собеседнику.

– Нет. Нет. Нет, я сказал! Даже не думай. Исключено. На это я не пойду. Нет. Меня это не интересует. Есть еще вопросы?

Но увидев в дверях Соню, перестал интересоваться продолжением беседы и опустил трубку на стол.

– Решила почтить нас своим присутствием?

– Извини, что помешала. Я зашла поздороваться.

– Проходи, коли зашла.

Он, не вставая, повел рукой в сторону кресла, и она направилась на привычное место.

– Как ты? – спросила Соня и разгладила юбку на коленях.

– Лучше всех.

– Мы давно не разговаривали.

– Это упрек? Снова виноват я?

– Никто не виноват, дорогой. Такая у нас с тобой жизнь, и мне жаль…

Илья пропустил мимо ушей ее сожаление, посчитав его неискренним, и, нахмурившись, без слов воззрился на сестру.

– И чем тебе не угодила жизнь?

– Да нет, все хорошо, – сказала она чуть истерично и поерзала в кресле. – Коля поправляется.

– Прекрасно.

– Левушка сказал, что у Марины закончился французский период. Тебе стало полегче?

– Один закончился, другой начнется, – уклончиво ответил строгий отец.

– С ней опять проблемы?

– Может, поговорим о погоде?

– О погоде? – Она растерялась, удивленно подняла бровь и встретила его раздраженный взгляд. – Ты не хочешь разговаривать, да? Извини, что я помешала. Увидимся за столом.

– Тебе больше нечего сказать мне, кроме этой чепухи?

– А чего ты ждешь?

– Ну, хотя бы формальных слов, что ты соскучилась. Или тебе плевать?

– Конечно, соскучилась, – повторила за ним она и мысленно отступила, покидая зону противостояния. – Я пойду.

– Я постоянно думал о тебе, каждый день.

Он не позволил ей уйти, вынудил вернуться в кресло, стиснуть руки на коленях и опустить виноватые глаза.

– Мне жаль.

– Жаль, что я думал? Это изощренный способ издеваться?

– Что все у нас выходит не как у всех.

– Мне нет дела до всех, – сурово отрезал он.

– Да, мы так редко видимся, – невпопад вздохнула Соня и подумала о другом, с кем она зачастила встречаться в последнее время.

– Не только по моей вине, правда?

– Конечно, милый, – поспешила уверить его женщина, и он тут же уловил в ее тоне фальшь и напрягся. – Со мной у тебя так много проблем…

– Что-то я тебя не понимаю. Что ты скрываешь?

– Боже упаси, Илюша, я просто ужасно устала. От этого у меня, наверное, портится характер. Я стала раздражительная и злая и иногда сама себя не понимаю.

Она нервничала, переплетала пальцы на коленях, трогала бриллиант в обручальном кольце.

– Это потому что ты занимаешься тем, что тебе в жизни не надо. – К частью, он отнес ее нервное напряжение на счет обычной для них конфликтной темы. – И не смей со мной снова спорить! Ты не привыкла к такой жизни.

– Так и есть. Ты прав, как всегда. – Она покладисто кивнула и обвела тоскующим взглядом комнату. – Но у меня на руках ребенок, больной муж и четыреста пятьдесят сотрудников. И все от меня чего-то хотят.

– И в первую очередь я.

– А у меня часто не хватает на все сил.

– Я не достоин стать четыреста пятьдесят третьим?

– Ты никогда не будешь даже вторым, потому что ты первый и единственный.

– Интересно ты рассуждаешь! Мое место в своей жизни определила, расставила приоритеты. И так все гладко у тебя выходит…

– Ах, совсем не гладко, Илюша. Ужасно коряво.

– Мне твои театральные постановки, Софья, давно поперек горла. Я сам решаю, под каким номером буду жить.

– Конечно, я ничего не навязываю. – Она сразу пошла на попятный, будто он был безмозглый мальчишка, который ничего не видит и которого можно убедить в чем угодно. – Выбор всегда за тобой.

Он, чувствуя, как давление пара внутри стремительно нарастает, взял себя в руки, все еще надеясь поймать ее убегающий взгляд. Орать не хотелось, не хотелось привлекать внимание близких и прислуги, которые то и дело проходили мимо кабинета. Поэтому он еще понизил голос, заставив сестру похолодеть перед приближением неизбежного шторма.

– Тебя постоянно бросает то в одну сторону, то в другую. То ты любишь меня без всякой меры, то смотришь волком и отталкиваешь. И что мне прикажешь делать?

– Я не знаю, братец…

– Ах, даже так! Новое амплуа в репертуаре! Видимо, сейчас ты извинишься, как хорошая девочка, и попросишься выйти из класса?

– Мне не за что извиняться.

Надменность и раздражение, промелькнувшие в ее словах, сразу расставили все по своим места. Это заявление было равносильно отказу и больше походило на вызов, чем на смирение кроткой овечки, роль которой она играла все это время, пока он, удерживая ее взглядом в кресле, вел допрос. Они поднялись одновременно, не спуская друг с друга настороженных глаз, но возле двери он оказался быстрее, чем она.

– Ты решила, что пора расстаться со мной?

– Может, и стоит, – уклончиво заявила она и чуть отступила, сохраняя дистанцию. – Но я все еще люблю тебя.

– Ну что же! – Он не поверил ни секунды в это холодное и равнодушное «люблю», но она была в его власти, и только от него зависело, как будут развиваться события. – Тогда поцелуй меня, если любишь.

– Конечно, – будничным голосом согласилась Соня и вернулась в зону досягаемости, приподнялась на цыпочки и, не обняв, не прижавшись, изобразила покорность.

И поцеловала прохладными равнодушными губами, как целуют давнего любовника, страсть к которому уже остыла. Поцелуй-прощание, воспоминание без сожалений, нежность без надежды.

– Но если ты еще любишь меня, – тихо повторил он, ощущая холод предательства на ее губах, которого еще не осознал, но которое вторгалось между ними, и удержал за талию, когда она подалась назад, – если я люблю тебя…

– Похоже, Марина приехала, – солгала Соня и привычным жестом пригладила его висок. – Пойдем в гостиную, милый.

Он разжал руки и потерял волю перед ее ничего не обещающей нежностью, заменившую привычную и каждый раз новую страсть их объятий, и она осталась стоять возле двери, прислушиваясь к звукам в доме.

– Ничего не закончилось, – ненавидящим голосом сообщил Илья и вернулся к столу, спрятав руки в карманы брюк. – И ничего не закончится, слышишь, Соня. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Возможно, тебе еще нужно время, чтобы осознать, что от меня тебе не уйти. Только…

Она склонила голову набок и вперилась в него блестящими глазами, как будто пыталась спровоцировать замершие в горле слова. Он медлил, прежде чем произнести то, что занимало его мысли все чаще. Его империя становилась сильнее день ото дня. Он распространил свою власть там, куда раньше и не думал идти. Его счета в зарубежных банках неуклонно росли, как упорная городская трава сквозь трещины в асфальте, и только одно не давало ему покоя. Сжигало его изнутри, заставляло просыпаться посреди ночи и лежать без сна. Только одно могло нарушить его планы и смести с лица земли взметнувшиеся ввысь небоскребы его амбиций.

Время. Он чувствовал его воздействие, когда смотрел на груду таблеток в разноцветных упаковках в изголовье кровати, когда вспоминал беспомощного Николая, распростертого на ковре, когда качал на руках своего первого внука – Левушкиного сына. Когда воротничок рубашки под галстуком туго стягивал шею и прямо на важных переговорах ему внезапно переставало хватать воздуха. Когда думал о Соне, и порыв страсти больше не хотелось гасить в объятиях продажных девиц. А она была слишком молода для того, чтобы понять его страхи и торопливое, жадное, стихийное желание жить.

– Только у меня этого времени все меньше, – сдержанно закончил он и повелительным жестом выпроводил ее из кабинета.

Она вышла, как сомнамбула, и остановилась посреди коридора. Он никогда не был так уязвим, как сейчас. И никогда не был на такой чудовищной, головокружительной высоте. Об этом кричала пресса, на это злились конкуренты и делали ставку партнеры. И только ее до смерти пугала эта высота, потому что на самом деле он был беспомощен перед своими кошмарами, как запертый в заброшенном доме ребенок. Он нуждался в ней, несмотря на всех частных детективов, содержанок, телохранителей и тайные сделки, которые лишь внешне укрепляли этого колосса. Кому, как ни ей, следовало поддержать его и проявить о нем заботу? А она малодушно хотела не ждать журавля, который уносил ее фантазии в неведомые дали, а получить в руки незатейливую, реальную, теплую синицу. Она устала ждать и хотела сиюминутного счастья без борьбы, которое виделось ей в новом свидании с зеленоглазым поклонником на цветущем бульваре. И ничего не почувствовала, когда целовала Илью. Или почти ничего.